Гончаров Александр, артиллерист, шофер

Выписка из военного билета:
330-й арт. гаубичный полк	курсант	октябрь 1938 — сентябрь 1939
330-й арт. гаубичный полк	зам. ком. взвода управления	сентябрь 1939 — июль 1941*
1-я противотанковая бригада	стрелок	июль 1941* — октябрь 1941
188-й запасной стр. полк	стрелок	сентябрь 1943 — октябрь 1943
12-й автополк	зам. ком. учебного взвода	октябрь 1943 — май 1945
15-й автополк	шофер, старшина автороты	май 1945 — июнь 1946

* В военном билете указан июнь 1941 года, но поскольку билет был выдан в 1964 году и по рассказам А. А. Гончарова в июне у них были 203-мм гаубицы, в билет, вероятно, вкралась ошибка.

Александр Гончаров. Житомир, 1... Младший сержант А.А.Гончаров Александр Гончаров. г.Галац, 1... Фото с сослуживцами (А.Гончаро... Моя машина и мой боевой товари...

В армию я был призван в октябре 1938 года Дзержинским военкоматом города Баку. Сначала я попал в артиллерийское училище, был курсантом, а с сентября 1939 года я стал зам.командира взвода управления. В задачи нашего взвода входила корректировка огня, поэтому нас иногда называли «взводом управления и разведки», но собственно разведкой мы не занимались и дальше ничейной полосы мы не углублялись, находили хорошие точки для наблюдения, и, замаскировавшись и проведя связь, корректировали огонь нашей батареи. Именно этому нас и обучали в училище. Надо сказать, расчеты были достаточно сложные, много математики и тригонометрии.

Еще перед войной я участвовал в оккупации Западной Украины. Однажды я был привлечен нашим политруком для работы с местным населением. Видимо, была какая-то разнарядка о выселении из этих мест определенных групп населения. Наш политрук, я и еще несколько наиболее «идейно закаленных» бойцов были посланы в помощь местным органам. Политрук наш был личностью крайне неприятной, плохо образованной и весьма нахальной. Я не любил коммунистов и всегда старался держать его на расстоянии, но так как я был на хорошем счету, то и был привлечен против своего желания. Помню, как-то получил письмо от моего старшего брата. В отличие от меня, брат был очень идейным комсомольцем, членом горкома ВЛКСМ города Баку. В письме он очень красочно и идейно давал мне советы и наставления в ярких патриотических тонах. Сижу, читаю это письмо, вдруг этот политрук, зайдя мне за спину и прочтя несколько строк, довольно нахально выхватил у меня письмо и, собрав бойцов, вслух зачитал его всем. Естественно, это мне не понравилось, ведь это было личное письмо.

Позднее мне довелось еще столкнуться с его «методами» работы, они мне понравилось еще меньше. Помню, как-то на одном из хуторов выселяли зажиточного польского крестьянина, и я, ничего не подозревая, вошел в хату в тот момент, когда этот политрук достав наган, сквернословя и тыкая им в лицо хозяину, требовал золото. Я осекся, развернулся и вышел, забыв даже доложить, зачем зашел.

Еще помнится, как сопровождали колонну таких гражданских переселенцев, они везли на подводах свой нехитрый скарб, в вот вдруг одна из женщин — полек — запела, да так красиво по-польски, ну прямо как Анна Герман. О чем она пела я не знаю, но очень душевно и я видел как у многих поляков-мужчин на глазах заблестели слезы…

Войну я начал практически с первых дней, находясь в Западной Украине в кадровой армии. Наш 330-й гаубичный артполк располагался в Житомире и на лето находился в летнем лагере. В ночь на 22 июня нас подняли по тревоге, и стоило только нам переместиться от лагеря, как он был разбомблен. Немецкая разведка работала хорошо и, видимо, место нашего расположения ей было известно. Но нам повезло, мы успели проскочить и практически избежали потерь. На вооружении у нас были 203-мм самоходные гаубицы на гусеничном ходу, которые тянулись специальным тягачом.

Так для нас и началась война.

Первый бой произошел довольно скоро после начала войны. Мы выступили на определенные командованием позиции и, наспех расположив орудия, увидели немецкую колонну танков и пехоты, шедших в походном порядке. Орудия били практически прямой наводкой и немцам пришлось несладко. 203-мм гаубица — очень грозное оружие! Башни от танков срывало и подбрасывало над землей, также в разрывах снарядов мелькала немецкая пехота, иногда было хорошо видно, как человек подлетает на несколько десятков метров. В общем, первый бой был в нашу пользу… Сказалась выучка кадровой службы.

Но немцы своими моторизованными частями наступали очень успешно, прорываясь на большие расстояния. Было нарушено снабжение боеприпасами и горючим для тягачей и вскоре, израсходовав боезапас и горючее, всю технику пришлось оставить, предварительно выведя ее из строя.

Немецкая авиация в начале войны чувствовала себя совсем безнаказанно. Немцы нанесли удары по аэродромам, которые были сосредоточены близко к границе, и у нас практически не было прикрытия сверху. Бомбардировщики, наверное, располагались подальше, потому что в начале войны я видел в основном наши бомбардировщики без прикрытия истребителей, которые были очень легкой мишенью для немцев. Да и «ишачки», по-моему, были слабоваты против немцев, горели как фанера. Бывало, слышишь гул, по небу плывут наши бомбардировщики без сопровождения истребителей в боевом строю как на параде иногда около 50 машин, а назад возвращается 3–7 штук… Жалко их было и обидно за наших пилотов. Но такое было начало войны…

Мы отступали и постоянно нас бомбили. Поначалу, когда происходил налет, многие солдаты прятались под машины, но потом, увидев, как при попадании бомбы погибает и техника и люди, спрятавшиеся под ней, научились разбегаться в стороны. Каждая ямка была на счету, иногда в яму поглубже набивалось по 5–7 человек, хуже всего приходилось тем, кто не успел или упал сверху на нижних.

Однажды при налете я немного замешкался, потом, правда, увидел ямку, прыгнул в нее, там было уже два или три человека. Я упал на них сверху и перевернулся лицом вверх, а сверху на меня навалился еще один боец. Лицом вниз. Пикирующие бомбардировщики опускались настолько низко, что я отчетливо разглядел в кабине немецкого пилота в летных очках!

По бомбе видно куда она будет падать: если видишь оперение впереди — значит не долетит, если нос и потом оперение — значит тоже не попадет, а в этот раз была круглая точка, которая приближалась к нам — точно летела! Я ничего не успел подумать, раздался оглушительный взрыв, земля аж подпрыгнула, потом ничего не было слышно, только противный звон в ушах… Боец что был сверху оказался ранен и когда кончился налет, все стали появляться из укрытий, и этот боец — я видел по губам и по жестам — просил перевязать, протянул бинт, я взял, он повернулся ко мне спиной, но… но перевязывать тут было нечего — ему вырвало лопатку и мне очень хорошо было видно, как дергалось его легкое. Я ему ответил, не слыша своего голоса, что нужен санитар и начал его звать, а бойца успокаивать, что, мол, ничего серьезного. И как он не чувствовал боли? Наверное, был в шоке, правда, недолго потому что когда подошел санитар, он уже был бледен и почти потерял сознание. Конечно, с такими ранениями не выживали… Моя же контузия оказалась легкой и прошла недели за две.

В общем, от авиации нам доставалось очень сильно. Иногда немцы кидали вместе с бомбами бочки с дырками, они выли так жутко, что кровь стыла в жилах. Очень сильное психологическое оружие!

Для любого, не обладающего пороком самонадеянности, уроки вождения с автоинструктором — это единственный и самый правильный путь обучению вождения автомобиля.

Немецкие части постоянно прорывались на различных участках, у меня осталось впечатление о постоянной неразберихе, точных данных нет, порой немцы наступали быстрее, чем отступали наши части, легко прорывая нашу оборону. Но, возможно, это было просто такое впечатление, не берусь утверждать.

Однажды меня поставили на развилку дорог помогать регулировать движение колон. Мне сказали, что когда все пройдут за мной прибудет машина и меня заберет. Но вот уже прошла половина дня, мимо меня проходили уже не организованными колоннами, а толпой бойцы, потом уже никого не было некоторое время, потом прошли разведчики, они сказали: уходи, за нами немцы, никто больше отступать не будет, мы последние. Но я им ответил, что обо мне помнят, за мной должна прибыть машина… Они уже скрылись, а машины все нет и нет. Солнце уже садится. Невдалеке, чуть в стороне от дороги была какая-то деревня. Я решил пойти в нее заглянуть, так как там, вроде, был какой-то штаб. Я надеялся спросить там не пора ли мне сниматься? Или хотя бы посмотреть, остались ли в деревне наши, а потом назад бы вернулся. Когда знаешь, что ты не один, как-то спокойнее.

Думаю, сбегаю быстро! Прошел огородами, смотрю, а навстречу мне, метрах в ста, идет немец, рукава закатаны, с автоматом вроде. Идет, озираясь. Я мгновенно упал на землю, взял его на мушку, прямо как мишень на стрельбах. Выждав момент, когда он остановился, я плавно спустил курок, он упал, вскинув руки, а я пустился из той деревни наутек, выбирая путь по кустам и под деревьями!

Пробежав метров восемьсот, я выскочил на ту развилку, где стоял. Вижу, вдалеке едет машина, которая пока я ходил в деревню, приезжала за мной и не найдя ушла обратно. Я бегом за ней. Стрелять в воздух я опасался: это могло привлечь внимание немцев, которые, по-видимому, были где-то недалеко. На мое счастье, кто-то из сидевших в кузове машины оглянулся и заметил меня, они меня и подобрали.

Что еще запомнилось из первых месяцев войны? Большое количество жертв по обочинам дорог, по которым отступали войска и гражданское население. Горящие хлебные поля. Черный дым, полностью застилающий небо, через который солнце едва проглядывало. Эту картину часто показывают в кино про войну и может показаться, что это неправда. Но я хочу сказать, что на самом деле все так и было!

Помнится, на каком то мостике сорвавшейся машиной солдат был порван надвое и еще живое туловище его свисало на кишках с моста. Помню раненного пограничника, лежащего ничком в луже крови, вытекшей из лошади, убитой тут же рядом. Он был еще жив, от его дыхания по луже шли пузыри. Я его перевернул на спину, так было легче ему дышать. Может его подобрали санитары потом? Кто знает.

Однажды меня с товарищем чуть не раздавил немецкий легкий танк. Нас вдвоем послали разведать, есть ли немцы. Нарвались на этот танк. Почему-то он не стрелял по нас, наверное, развлекаясь, хотел нас раздавить гусеницами. Мы долго бежали по полю, потом было поле с хмелем, его на столбах выращивали, столбы похожие на телеграфные, с них свисали провода, густо оплетенные хмелем, ну на удачу мы через этот хмель и проскочили, а танк на некоторое время запутался, пока он распутывался, мы и убежали… До сих пор удивляюсь, как удалось не зацепиться ногой в хмелю, ведь, если зацепился бы, то конец! Кто видел как растет хмель, наверное, понимает, что я имею ввиду. Помню еще, что наши броневики были очень легкой мишенью для немцев и горели как спички, они легко простреливались из крупнокалиберных немецких пулеметов.

Трижды я выходил из окружения, два раза все обошлось, а на третий — нас окружили в районе Киева, при выходе из него меня ранило в ногу осколком мины. Мне перебило левую стопу, осколок мины буквально разрезал стопу чуть ниже пальцев ноги надвое, перебив все кости кроме одной, идущей к большому пальцу ноги. Это было уже в октябре месяце и мы уже около месяца пробирались к своим. Мои товарищи — разведчики, разрезали сапог, быстро наполнившийся кровью, перевязали, и на плащ-палатке перетащили меня в какой-то сарай. Нашли санитара, который наложил мне швы и шину, сделал перевязку, оставили немного еды с водой и ушли дальше. Со мной был еще один раненый солдат, он мог ходить.

Как только немцы зашли в деревню, они из машины с громкоговорителем объявили, чтобы все скрывающиеся здесь солдаты без боязни сдавались, им обещают жизнь. Этот раненый решил идти туда. Он предлагал и мне, но я отказался. Я его попросил помочь мне засыпать меня соломой, так чтобы не нашли. Он помог, а сам ушел, и я его больше никогда не видел. Немцы, заглянув в сарай, дали короткую очередь по стогу соломы, но не задели. После этого они собрав пленных ушли, а я немного окрепнув, начал на костыле пробираться на юго-восток, в сторону Днепропетровска, благо это было недалеко. Там была моя родина, я родился в селе Троицкое, Днепропетровской области, Петропавловского района.

Там было много родни, хотя после гражданской войны семья наша была вынуждена уехать в Баку, чтобы избежать ссылки и голода. Деда моего по материнской линии раскулачили. У него было неплохое хозяйство, самое обидное, что раскулачивал самый, что ни на есть горький пьяница, сейчас бы про него сказали бы — хронический алкаш, а тогда это была величина!

Местность по которой я шел, была мне хорошо знакома, и через людей я попросил сообщить родным обо мне. В общем, мне помогли добраться до своих родных, хотя дед мой меня поначалу даже не узнал! Трудно было узнать в заросшем и измученном человеке своего внука. Потом я пошел на поправку, и самое интересное, что меня никто не выдал немцам, даже местные полицаи, и те уважительно относились! В самом селе немцев не было, иногда наезжали, но тогда я просто старался не попадаться им на глаза. Нога постепенно заживала, но и время постепенно шло.

В октябре 1943 года, после освобождения нашего села, я снова был призван в армию. В военкомате, посмотрев на ранение и забраковав для строевой службы, направили меня сначала на курсы шоферов, а потом в 12-й автополк заместителем командира учебного автовзвода. В наши задачи входила не только учеба, но практически все функции по работе транспорта на нужды фронта. Мы считались нестроевой частью, хотя подвоз снарядов и боеприпасов дело небезопасное, если учесть, что иногда приходилось их доставлять прямо на передовую, под артобстрелом и налетами немецкой авиации.

Пилоты у немцев были очень пунктуальные, если замечали что-нибудь подозрительное, то, сделав круг, обязательно возвращались чтобы перепроверить. Пройдут над головой, уйдут так далеко, что почти и не видно, а потом назад. У меня было очень острое зрение, и я настолько далеко видел, что часто командир полка брал меня с собой. Если ситуация с небом ухудшалась, то мы быстро останавливали машину, по возможности создав видимость, что она брошена: отбрасывали борта, раскидывали вокруг какие-то вещи, а сами прятались, кто где мог. Но все равно немцы, порой сделав круг, возвращались, а иногда, дав очередь, пролетали дальше.

Вот так, обеспечивая всем необходимым передовую 2-го Украинского фронта, я участвовал в Яссо-Кишиневской, а потом и в Будапештской операциях. Особенно тяжело пришлось при взятии Будапешта, там подвоз боеприпасов осуществлялся прямо на передовую, под очень сильным обстрелом. А вот наград за это нам не давали, ведь мы были нестроевой частью. Ну и Бог с ним, по-моему, главная награда — это жизнь!

В Румынии, в силу того, что служба шофером предполагает постоянные поездки, я побывал во многих городах. На удивление быстро я освоил румынский язык, и недели через три-четыре уже мог свободно говорить по-румынски. Порой румыны меня принимали за своего, настолько хорошо я выучил их язык. С местными возникли иногда «товарные» отношения. Если едешь куда пустой, то можно было взять попутно груз, за что румыны с благодарностью расплачивались целыми бочками вина.

Иногда удавалось найти и что-нибудь с заброшенных немецких складов обмундирования. Помню, мне очень понравились немецкие маскхалаты: изнутри белые, а снаружи пятнистые. Хочешь — выверни так, что на снегу не видно, а хочешь — наоборот. Немцы в плане техники и обмундирования были сильны!

Румыны, как народ, были очень дружелюбны несмотря на то, что их солдаты воевали против нас. Ка вли себя наши солдаты-освободители? Да по разному. В основном, дисциплина была хорошей, СМЕРШ не дремал. Дисциплина сильно упала, когда на фронт стали попадать уголовники. Сразу появились случаи кражи и у сослуживцев, и грабежи у местного населения, и дедовщину развели именно они!

Ко мне во взвод тоже попало несколько таких «блатных», из штрафников-уголовников, искупивших кровью свою вину перед Родиной. Но ведь искупив вину, мозги не поменяешь. После нескольких случаев краж и драк, а также откровенного хамства, пришлось их «перевоспитывать» на языке, который они понимали лучше всего. После «перевоспитания» я о таких случаях в моем полку не слыхал.

А вот что касается взаимодействия с другими частями. Однажды на поверке я увидел, что один из моих солдат достаточно сильно избит, весь в синяках. После расспросов выяснилось, что он заступился за какого-то румына, к которому приставали наши матросы дунайской флотилии. Ну, естественно, матросы были навеселе. Вечером, взяв с собой группу моих друзей-сослуживцев и этого избитого солдата, мы поехали на поиски этих моряков. Нашли их в весьма нетрезвом виде в одном из ресторанов. Слово за слово, завязался конфликт. Они, конечно, со своей морской терминологией и ужимками, вдруг один из них выхватывает пистолет. Стоявший рядом мой друг пытается его обезоружить, я и еще один товарищ ему пытаемся помочь, происходит случайный выстрел. Товарищу отстрелило палец, а моряку ранило ногу. Тут они быстро протрезвели, забрали его и с угрозами утащили к себе. Потом мы узнали, что они свою угрозу выместили на тех румынах, из-за которых и начался конфликт: подъехав ночью, обстреляли окно очередями. Но благо окно располагалось высоко, никто не пострадал, вся семья попадала на пол, только изрешетили весь потолок. Все-таки та румынская семья уехала от греха подальше. Вот и такое тоже бывало.

Помню, проезжая по Будапешту, из какого-то дома торчал немецкий сбитый самолет, он прямо воткнулся в верхний этаж носом по самые крылья, а хвост так и торчал…

А наших дорогих и бесконечно любимых ветеранов становится все меньше. Время — вещь неумолимая. И будничная рутина затягивает. И часто вспоминаем мы о дне победы только когда он наступает. И в этот день 9 мая так хочется вновь обнять наших дорогих и любимых, и сказать им спасибо, и даже поклониться им в ноги не зазорно будет. Но живут они от нас часто далеко, а жизнь наша сумасшедшая. И поэтому поздравления с днем победы было бы хорошо отправить ну хотя бы праздничной СМСкой, и напомнить, и сказать им, что несмотря ни на что мы о них помним и очень-очень любим. И желаем им всего самого-самого. Но главное — здоровья!

Когда шел штурм города, мне пришлось вывозить из итальянского посольства детей дипломатов. Вывозил подальше от боевых действий. Самых маленьких я взял в кабину, а остальных посадил в кузов, так и поехали. Дело было зимой, я боялся, что дети замерзнут и набросал в кузов соломы. По пути на нас налетел «лапотник». Он прошел над нами, дав очередь. Я съехал на обочину носом в кювет, остановил машину, схватил детей и вытащил из кабины. Потом опустил борта, дети попрыгали вниз как горох. Хорошо запомнилась маленькая девочка лет четырех, она так вцепилась в мой воротник, что и не оторвешь! Так и таскал ее на руках… Быстро раскидал вокруг солому, пытаясь создать впечатление, что машина подбита, а сам с детьми вокруг побежал в ближайшую лесополосу. Я бегу с ребенком на руках, а остальные ребятишки жмутся ко мне, как цыплята вокруг наседки. На снегу мы сильно выделялись и были хорошей мишенью…

Обычно все бегут врассыпную, но ведь это же перепуганные дети, которые к тому же по-русски не понимают. Хорошо, что немец сделал очень широкий круг для разворота, ушел вперед, стал точкой в небе. К тому времени мы были уже в лесополосе, но я боялся, что немец заметит, и тогда жертв не избежать! Я залег, а ребятишки плотно сбились в кучу и лежат вокруг меня. Ту девочку, что висела на шее я накрыл своим телом… Немец дал пару очередей еще по машине, по лесополосе, но наугад, нас не заметил и не попал… Дальнейший путь я проделал без происшествий, потом вернулся в посольство и сделал еще рейс. Хорошо, что никого не заморозил, я очень этого опасался, все-таки дети, зима, а машина открытая, бортовая. Интересно, где сейчас и какими стали эти дети?

В посольстве мне вручили грамоту, где благодарили за помощь в эвакуации детей от имени государства Италия, но эту грамоту я, улучшив момент, положил на рояль да там и оставил. Конечно, жаль, была бы память! Но в те времена СМЕРШ и за меньшее сажал, а тут грамота от страны-врага. Еще подарили 2 толстенные книги, кажется по истории итальянской культуры. Там были красивые репродукции, их пришлось взять с собой, сразу заметили бы, если бы я их не взял. Мне ведь и обижать их не хотелось и брать нельзя было. Я очень переживал, выходя из посольства, что меня могут остановить СМЕРШевцы, тем более что итальянцы написали мне дарственные надписи на книгах. От книг я избавился в казарме. Дарственные листы пришлось вырвать и уничтожить, а книги кинуть под кровать в угол от греха подальше. Потом их кто-то нашел, и все с любопытством разглядывали…

Бывал я в Болгарии, Югославии, Австрии. Видел раз на переправе, как из Югославии везли очень много наших солдат и офицеров, многие в боевых орденах и медалях, но без погон и все были под конвоем. Оказалось, что их арестовали только за то, что они официально поженились, находясь в Югославии, на местных женщинах. Такие были времена. Но это было уже в сорок шестом году.

В Вене зашел, помню, во дворец какой-то, кажется местную мэрию. Стекла были выбиты и хрустели под ногами, да и сам дворец пострадал во время боев. На стенах висели огромные гобелены и очень больших размеров картины. Я с детства очень любил рисовать и с интересом все это разглядывал… В общем, как в музее побывал.

Однажды, кажется в Будапеште, уже после его взятия, ехал я в колонне с пехотой, и вдруг разрыв гранаты! Идущая впереди машина останавливается, солдаты из нее врассыпную, кого-то ранило, а водителя осколками убило. Оказалось, что сверху, с крыши, кто-то бросил гранату. Наши ребята его быстро поймали, оказался какой-то эсэсовец, уже город наш, а он вместо того, чтобы уйти, продолжал отстреливаться. Когда патроны кончились, его и взяли. Пехота сгоряча его утопила в выгребной яме неподалеку. Война есть война.

Население Болгарии и Югославии исключительно хорошо относилось к нам. Невозможно было порой двигаться через их села, они везде останавливали наши машины и угощали. Вино там очень хорошее и люди дружелюбные. Мы были там «братушками». Правда, потом Сталин рассорился с Тито. Но это было позже.

Интересно, что где бы я ни находился, я очень быстро учился местному языку, глядишь, через неделю-другую уже могу сносно объясниться с местными жителями. Но по-румынски мне легче всего было, правда там больше всего и находился. Когда уезжал домой, знакомые румыны предлагали остаться, язык я знал хорошо, документы обещали сделать, но родина моя была не там.

Демобилизовался я в июне 1946 года, будучи старшиной 15-го автомобильного полка. Мне было 28 лет, а уходил я в армию в 1938 году, когда мне было 20 лет. Вот так 8 лет моей молодости и прошло в армии, на войне и в борьбе за жизнь. Что поделаешь, ведь другим повезло намного меньше, очень много людей погибло в войну!

У меня было 2 немецких пистолета, один маленький «Вальтер», его иногда называли «дамским», а другой — «Парабеллум». Этот был очень мощным пистолетом, хорошим, надежным, каску солдатскую простреливал насквозь за сто метров! Был у меня еще немецкий автомат, но он мне не понравился и я его сменял на снайперскую винтовку. Оба пистолета я выбросил, когда ехал домой и поезд подъезжал к границе. Наверное, можно было бы провести их с собой на память, но знаете, я очень хотел домой и очень не хотел проблем. Вот так и выкинул их один за другим. Винтовку я даже не помню куда дел.

Поговаривали, что солдатские вагоны сильно обыскивают, но это оказалось не так. Я почти ничего с собой не вез. Не в пример офицерам и чинам, тащившим с собой огромные баулы с трофейным добром. Конечно, я посылал родным посылки домой, когда служил, но это были скромные посылки с отрезом шинельного сукна или парашютным шелком. И все. У меня даже не осталось почти никаких фотографий, сохранились лишь те, что я посылал домой в письмах.

Фотографий у меня было очень много, но незадолго до демобилизации все их украли. Фотографии были в планшетке и висели в кабине. Случилось мне везти груз в один из пунктов, где было много бывших уголовников. Чувствовали они себя там вольготно. Пока груз разгружали, меня кто-то отвлек, я вышел из кабины, а когда залез в нее минут через десять, от планшетки только ремешок остался, срезали бритвой, и убежали, я даже и не заметил. Вот так все и украли. Но для меня война на всю жизнь осталась в памяти, и еще не один десяток лет ночами мне снилось, что я на войне…

Источник: записано сыном, Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript , по устным рассказам отца.
Лит. обработка: Валерий Потапов